Дмитрий Черняков: «Я хочу играть в разные игры»

Спектакль «Двойное непостоянство», поставленный в новосибирском театре «Глобус» молодым московским режиссером Дмитрием Черняковым, - один из реальных претендентов на национальную театральную премию «Золотая маска». Эта постановка получила максимально возможное количество номинаций - пять. Дмитрий Черняков справедливо считается одним из самых ярких режиссеров нового поколения, он одинаково успешно работает в опере и драме: кроме новосибирского спектакля, на главную российскую театральную премию претендует и опера «Похождения повесы», поставленная Черняковым в Большом театре. Недавно ему за эти два спектакля была присуждена престижная премия имени Станиславского - как лучшему режиссеру. Два года назад Дмитрий Черняков уже получил сразу две «Золотых маски» - как режиссер и как сценограф - за «Сказание о граде Китеже» в Мариинском театре. Сейчас он приступает к репетициям оперы Верди «Аида» в НГАТОиБ. Об оперном и драматическом театрах ДМИТРИЙ ЧЕРНЯКОВ беседует с корреспондентом «КС» СЕРГЕЕМ САМОЙЛЕНКО.   Фото Михаила ПЕРИКОВА - Вы с одинаковым успехом ставите оперу и драматические спектакли. Есть ли отличия для вас в работе над тем и другим? - Все различается, совершенно все. Не знаю, в чью пользу разница, правда. И для меня идеально было бы чередовать эту работу в пропорциях «один к одному». Одна опера и один драматический спектакль. Потому что, попадая в драматический театр, я часто ощущаю, что мне не хватает чего-то. Я имею в виду наш традиционный репертуарный театр, с которым я заключаю контракт, привожу эскизы... В нем мне не хватает, может, преувеличенной, но какой-то все-таки настоящей театральности, которая существует в опере. В оперном театре само существование спектакля, вне зависимости от конкретного качества, уже есть некое значительное событие. Двести-двести пятьдесят человек разных театральных и музыкальных специальностей собираются в назначенный час каждый на своем месте и пытаются создавать художественную ткань независимо друг от друга, даже если она получается непрочной: Я имею в виду оркестр, который сидит в яме, хор на сцене и за кулисами, артистов в ролях, дирижера в яме, дирижирующих хормейстеров в кулисах, суфлеров, технических работников и т.д. А драматический театр обходится зачастую пятью-шестью артистами, которые не всегда хорошо играют: И поэтому я иногда в драме чуть-чуть тоскую. А когда я прихожу в оперный театр, я испытываю тоску по драматическому театру. Большинство оперных певцов по внутреннему устройству - не актеры, не лицедеи. Им это и не нужно. И как со многими из них иногда бывает тяжело... Я думаю тогда: «Как легко было бы объяснить то, над чем я бьюсь, какому-нибудь артисту в драме...» И сразу хочу назад. Поэтому я начинаю метаться, «жить двумя домами». - Долго считалось, что оперному певцу не надо иметь драматических навыков, главное - хорошо петь: - Может быть. Вот артисты просто прилично спели - и какой-то спектакль уже состоялся. Исходя из всего этого оперной режиссурой может заниматься человек, минимально оснащенный. Чтобы расставить на сцене поющих людей по абсолютно формальным, бессмысленным законам, не нужно особенно тратиться. И поэтому такую оперу ставить как бы легко. Но художественное впечатление от настоящего театрально полноценного оперного спектакля (которых я видел в своей жизни столько-то) ни с чем несоизмеримо. Театральный язык вступает здесь с музыкой во взаимоотношения, и тогда высекаются на этом скрещивании моменты неизъяснимо прекрасные. Даже тогда, когда кажется, что театральный язык (имеется в виду то, что происходит на сцене, театр как таковой) как бы разрушает оперу... Есть некоторые известные оперные произведения, сути которых (при прекрасно написанной музыке, виртуозных партиях, ариях, ансамблях) я не понимал. Сама субстанция произведения казалась мне абсолютно пустой. Но я видел несколько спектаклей, которые благодаря театральным решениям открыли мне эти произведения. Качество оперы не определяется количеством красивых мелодий. Есть много опер, основанных не на поверхностном благозвучии, а на способности саунда пробуждать у зрителя какие-то - иногда страшные, колючие, сложные - ощущения. И когда это здорово спето и сыграно, когда на сцене умный, экспрессивный, достоверный театр - это производит сильнейшее впечатление. - Обязательно ли, чтобы этот театральный язык имел «выходы в современность»? - Независимо от того, во что одеты актеры: в современную одежду или в кринолины XVIII века, - то, что происходит на сцене, должно иметь отношение к современному зрителю. В сложном смысле, а не в смысле картинки. И даже если в спектакле - подробная реставрация эпохи. Иначе это никому не нужно, это антисоциально. - У вас никогда не было интереса к тому, что называется новой драмой, новой драматургией? - Я не ставил эти пьесы и пока не собираюсь. Хотя многие тексты мне было интересно читать. Если я набреду на какой-то текст, который мне покажется не то что законченным и совершенным, а окажется просто пригодным для моей работы, для сооружения моего спектакля, то нет никаких противопоказаний. Но, чтобы сделать театральное произведение, пригодной может оказаться любая пьеса, хоть XVI века. Я бы не противопоставлял новые пьесы классике. У меня нет слепого пиетета перед культурой: мол, «Дядя Ваня» - это неисчерпаемый источник представлений о человеке, а современные пьесы однодневны и линейны. Я далек от этого. Но пьесы, которые называют архаикой, могут иметь не меньшее отношение к современному зрителю. Главное - понимать, зачем ты вообще все это делаешь. - Опера на Западе - статусное искусство. Билеты дорогие, на оперные спектакли ходят богатые ценители, бомонд. У нас - нет. Станет ли опера в России когда-нибудь таким статусным искусством? - Даже не знаю: Качества жизни не хватает. Если говорить об отношении зрителей к опере - у нас все не так, как на Западе. Вот, например, театр «Метрополитен» в Нью-Йорке, самый богатый в мире оперный театр. Он не получает никакой государственной дотации, существует целиком на частные пожертвования. И там в подвальном, гардеробном зале есть белая мраморная стена, на которой высечены имена всех жертвователей начиная с десятых годов прошлого века. А цены... На спектакли Зальцбургского фестиваля, который проходит каждый август, очень высокие цены билетов - от ста евро и выше. Но это топ-уровень, фестиваль собирает всех мировых знаменитостей, режиссеров, художников, дирижеров. Мне не очень нравится некий перекос, когда на фестивале все парадно. Дресс-код: черный костюм, бабочка, для женщин - вечерние платья. Я там был в какой-то майке, меня в результате пустили, но чувствовал я себя неуютно. И мне казалось, что этот бомонд, купивший самые дорогие билеты в партер, был безучастен к смыслу происходящего. - Вы ощущаете чужие влияния? - Лет десять назад мне было проще ответить на этот вопрос, этих влияний было не так много. А сейчас я уже не понимаю, влияют ли на меня, влияния ли это - столько всего вокруг. - Матисс говорил, что посчитал бы трусостью избегать чужих влияний... - А Моцарт сказал: «Все, что было до меня, - все мое». - Вы применяете ваш режиссерский талант вне сцены? - Конечно. Но скорее наоборот. Эта моя способность существует в повседневной жизни. А иногда я ее применяю и в театре. - Многие художники (в широком смысле слова) создают всю жизнь, по сути, одно произведение. Можно ли сказать про ваши спектакли, что это часть одного метатекста? - Метатекст? Вряд ли... Я не намереваюсь делать спектакли, которые будут похожи друг на друга, как-то узнаваемы. Я даже не хочу, чтобы у меня был какой-то почерк, по которому бы можно было узнать, что этот спектакль мой. Я хочу делать все разное. Хочу все время играть в разные игры. Притворяться разными людьми. Пусть это будут разные придуманные миры. Но не настоящий я. Не внутренний ландшафт. Вы думаете, я сейчас вам вру? - Что для вас все эти премии, награды, призы? Способ удовлетворить тщеславие? Профессиональное признание? - У меня есть кое-какое тщеславие, но я во многом его уже удовлетворил. Взяли с супругой мармеладные конфеты на пробу. Попили чай, вечером обоих стало подташнивать. Очень приторные, хотя на упаковке написано что они без сахара, на упаковке состав -оч много красителей. Стоят дорого. Не рекомендую. Я очень сильно мечтал, например, поставить одну оперу - я ее поставил. Хотел поставить спектакль в одном конкретном театре - поставил. В другом тоже. И это даже имело какой-то совсем неожиданный для меня профессиональный отклик. И мне в каком-то смысле стало спокойнее. Но чем дальше, тем меньше тебе надо иметь дела с этим тщеславием. И это очень хорошо, потому что вирус приглушается, и ты можешь заниматься чем-то серьезным и настоящим, не мучаясь разной ерундой.